Книга - Красные цепи - Образцов Константин - Читать онлайн, Страница 22

Но не тут-то было.

Гронский позвонил в субботу поздно вечером, когда Алина уже готовилась ко сну, полная приятного предвкушения завтрашнего, так чудесно распланированного дня. Признаться, она и не вспоминала о нем последнее время, и вот под вечер он снова замаячил на ее горизонте в своем черном одеянии, неся в себе скрытую угрозу всему, что Алина привыкла называть нормальным, как темная полоска туч несет угрозу ясному солнечному дню. Однако Гронский был и оставался единственным человеком, не только посвященным в ее семейную тайну, но и тем, с кем она обсуждала загадочные и пугающие события последней недели. Поэтому Алина только вздохнула и согласилась встретиться с ним завтра, в полдень, в баре «Винчестер», том самом, где работала убитая Марина и во дворе которого состоялось их знакомство.

Они вошли в бар через расшатанную деревянную дверь, и тусклое звяканье колокольчика возвестило об их прибытии. При свете серого дня «Винчестер» показался Алине похожим на лавку сумасшедшего старьевщика, в которую стащили содержимое пары древних коммуналок и бабушкиных дач: разномастные хромые столы, колченогие скрипучие стулья, какие-то немыслимые шкафы и буфеты, один из которых стоял справа от входа и отгораживал входную дверь от того, что в более приличном месте называлось бы залом. Затоптанный ковер, вросший в пол перед барной стойкой, казалось, лежал тут с самой постройки дома и был так грязен, что с трудом можно было различить рисунок. Сам пол, темный, дощатый, был испещрен черными пятнышками растоптанных жевательных резинок, следами окурков и засохшими пятнами разлитого пива. К потолку были приклеены старые пластинки, прибиты посеревшие от грязи майки футбольных клубов, а рядом с перекошенной железной люстрой угрожающе покачивалась на двух тонких шнурах дырявая байдарка. Над барной стойкой печально свисали многочисленные бюстгальтеры, всех цветов и размеров, похожие на вымпелы корабля, попавшего в штиль. В баре царила пыльная душная тишина.

– Это место мне кажется необитаемым, – заявила Алина, скептически оглядываясь вокруг. – Не удивлюсь, если увижу в углу скелет последнего посетителя, обнимающий пивную кружку. Сюда вообще кто-нибудь ходит?

– Днем и в будни почти никто, только свои, – ответил Гронский. – Но в пятницу и субботу сюда не войти, а столики заказывают за несколько дней.

И в подтверждение своих слов он показал на зеркало напротив входа, на котором красовалась надпись: «В пятницу и субботу – АД!»

– Я вижу, – скептически отозвалась Алина. – По-моему, тут уже ад. Банька с пауками в углах, как у Достоевского.

Гронский улыбнулся и прошел направо, лавируя между беспорядочно стоящих столов и стульев. Алина последовала за ним, опасливо придерживая полы своего светлого пальто. Они сели за столик, сооруженный из старого пивного бочонка и верхней части большой деревянной катушки для кабеля, при этом Гронский уселся на бесформенный грязно-синий диван, который выпустил из себя облако пыли, а Алина, старательно отгоняющая мысли о клещах, клопах и прочих паразитах, живущих в этих мягких недрах, осторожно присела на ветхий деревянный стул.

– Похоже, вчера вечеринка удалась, – произнес Гронский, стягивая пальто и оглядывая бар. – Девочки даже прибраться не смогли.

И действительно: на барной стойке и некоторых столах стояли полупустые пивные бокалы, пепельницы, похожие на ежей, ощетинившихся окурками вместо иголок, и тарелки с присохшими объедками.

– А где сами девочки? – спросила Алина.

– Сейчас найдем. – Гронский поднялся. – Заодно и закажу что-нибудь. Будете кушать?

– Вы, верно, шутите, – ответила Алина. – Мне только минеральную воду. Желательно в закрытой бутылке.

Гронский снова улыбнулся и направился мимо стойки во второй зал, в котором располагалась грубо сколоченная маленькая дощатая сцена. Там же обнаружились и девочки: одна спала крепким сном, свернувшись калачиком, на диване, являвшемся, по-видимому, младшим братом того, на котором до этого сидел Гронский. Другая расположилась в гамаке, подвешенном в оконном проеме, и выставила босые ноги навстречу белесому свету дня.

– Привет, Снежана, – сказал Гронский. – Как прошла ночь?

Девушка в гамаке зашевелилась и повернула голову на звук его голоса.

– Привет, Родион, – слабо отозвалась она. – И не спрашивай. Слушай, сделаешь себе сам кофе или покушать? У меня сил нет.

– Снежа, я бы с радостью, но я не один. Кстати, а кто сегодня на кухне?

– Рома. Но он тоже спит.

– Я буду очень признателен, если ты его разбудишь и попросишь сделать для меня яичницу, он знает, как я люблю. И еще нам два кофе и минералку.

Снежана со стонами принялась выбираться из гамака, а Гронский вернулся к ожидавшей его Алине.

– Ну вот, все прекрасно, – возвестил он. – Я разбудил девочек, и сейчас нам сделают кофе и яичницу. Кстати, очень рекомендую, если все же передумаете насчет второго завтрака. Это блюдо удается местному повару на удивление хорошо. Правда, это вообще единственное, что ему удается.

Алина покачала головой.

– Нет уж, увольте. Я собиралась сегодня поужинать с отцом в итальянском ресторане, не хочу перебивать аппетит. Если, конечно, разговор, ради которого вы меня привели в это чудесное место, не затянется до вечера.

За барной стойкой надрывно загудел кофейный аппарат. Гронский откинулся на спинку дивана, закурил и посмотрел на Алину.

– Я нашел мотив, которым руководствуется убийца. Точнее, источник этого мотива. Думаю, это существенно сузит круг наших поисков.

Гронский как мог коротко рассказал Алине о том, как провел последние дни: про библиотеку, про логику своих исследований и про то, как постепенно все нити его изысканий сошлись к одной книге – «Красные цепи», в которой говорилось о возможности создания эликсира, ассиратума, из органов человеческого тела и крови. К тому времени, когда он закончил свой рассказ, у Алины уже кончились кофе и терпение.

– То есть вы полагаете, что убийца читал вот эту книгу, «Красные цепи»? – спросила она.

– Я в этом не сомневаюсь, – кивнул Гронский.

– И на основании изложенного в ней он совершает свои преступления каждое новолуние?

– Что ж, это только подтверждает мою версию о том, что мы имеем дело с сумасшедшим.

– Почему? – искренне удивился Гронский.

– Да потому что только психически нездоровый человек в состоянии всерьез полагать, что может почерпнуть знания о создании какого-то снадобья…

– Ассиратума, – подсказал Гронский.

– Да неважно! О создании какого-то чудодейственного лекарства из книги по алхимии, да еще и начать действовать в соответствии с тем, что вычитал. Говорю же, это сумасшедший.

Гронский вздохнул и посмотрел на Алину с сожалением.

– Что вы знаете об алхимии? – спросил он.

Алина вдруг почувствовала, что растерялась.

– Ну… это что-то связанное с получением золота из свинца, так?

Гронский покачал головой.

– Беда современного человека, – сказал он, – в уверенности, что он знает все и обо всем, а на самом деле может только читать ярлыки, кем-то навешенные на предметы и явления, да к тому же еще и подписанные с ошибками. Что такое алхимия? А, это получение золота из свинца – все, знаю, бежим дальше. Что такое астрология? Это гороскопы на последней странице журнала и предсказание будущего по звездам. Все, и это тоже знаю, дальше.

Алхимия, астрология и теургия – то, что упрощенно называется магией, – три составляющих герметизма, древней науки об основных законах природы и мироздания. Истоки герметизма лежат в египетских мистериях, а название он получил от своего легендарного основателя, Гермеса Трисмегиста, в египетской традиции носившего имя бога Тота. По сути это именно наука, имеющая сформулированные космологические принципы аналогии и подобия, теоретическую и практическую часть. Герметизм начал проникать в Европу в раннем Средневековье, вместе с рыцарями, священниками, монахами, которые возвращались из крестовых походов и несли с собой кроме золота гораздо более ценную, но и опасную добычу – древние эзотерические знания. Эта оккультная наука вобрала в себя элементы разных религий и философий: платонизма, христианства, суфизма, каббалы, и явилась основой всего западноевропейского мистицизма, сформировав целый пласт культуры, символы и элементы которой живы и сейчас. Алхимия является практической частью герметизма и изучает свойства веществ и возможность их влияния на материальный и духовный мир. Иногда алхимию подразделяют на внешнюю и внутреннюю, но я не думаю, что это верно: просто в разное время разные адепты этой науки ставили перед собой различные задачи. Но основной целью всегда было одно: получение абсолютного вещества, которое в алхимической традиции называется философским камнем или эликсиром, имеющего свойство делать совершенным любое несовершенное вещество. Для тех, кто практиковал внутреннюю алхимию, философский камень был средством исправления внутренней человеческой природы, достижения божественного состояния духа, в различных религиях называемого святостью или просветлением. Это вполне сочеталось с христианской аскетикой, во всяком случае, в декларируемой алхимиками цели, но, конечно, не в используемых методах. Для внешней алхимии было важнее изучение мистической природы материальных веществ, а также достижение абсолютного состояния человеческого тела: искомый эликсир должен был освободить человека от болезней и страданий, худшим из которых считалась смерть. Это преображение называлось трансмутацией, и то самое превращение свинца в золото, о котором чаще всего вспоминают в связи с алхимической наукой, в большей степени тест, символический эксперимент на состоятельность полученного вещества: истинный эликсир должен был превратить несовершенный земной свинец в подлинное, сияющее небесное золото. Кстати, Парацельс, знаменитый врач, о котором вы должны были слышать на лекциях по истории медицины, тоже был алхимиком и выделял ту часть алхимической науки, целью изучения которой был человек, его здоровье и бессмертие, в отдельное направление – ятрохимию. В своих изысканиях и опытах алхимики опирались на принципиально важный для герметизма закон подобия, изложенный в «Изумрудной скрижали» Трисмегиста: «Все, что есть вверху, подобно тому, что есть внизу». Мир – это овеществленная эманация Духа, и все предметы и явления зримого материального мира есть только знаки, символическое отображение того, что существует в ином, высшем, невидимом мире. Следовательно, каждая манипуляция с материальными веществами и предметами может запустить иные, космические процессы, которые приведут к получению нужного результата. Собственно, на символике основаны все религиозные обряды, мистические ритуалы и магические действия в разных культурах. Алхимики тоже активно экспериментировали с магией – в конце концов, это тоже практическая часть герметической науки и важный способ установления взаимосвязей и законов окружающего мира, который отнюдь не исчерпывается только зримой нами частью реальности. Альберт Великий ставил магические опыты и при всем своем рационализме ни разу не усомнился, что магия может творить чудеса. Роджер Бэкон писал, что отличить черную магию от науки не так просто – гениальное наблюдение, на мой взгляд! – и признавал так называемую натуральную магию, приемы которой применяются во благо. Аббат Тритемий имел еще при жизни репутацию черного мага, после смерти почти все его труды были запрещены к изданию, а рукопись его знаменитой «Стеганографии» была сожжена по приказу Филиппа II, который нашел ее в отцовской библиотеке и пришел в ужас от прочитанного. Алхимики экспериментировали не только с веществами, они занимались и лингвистикой, и математикой, были одновременно и богословами, и ремесленниками, и учеными, и магами. Основные из изученных ими взаимосвязей были установлены и прописаны: так, духу, душе и телу человека соответствовали сера, ртуть и соль, основные вещества алхимии, с ними же были связаны четыре стихии мира – огонь, вода, воздух и земля. В человеческом теле с ними соотносились сердце, почки и селезенка. Все вместе это образовывало общий гармонический баланс стихий, веществ, внешней и внутренней природы человека.

Онлайн книга Красные цепи

ayesha Дата: 15.06.2016 14:20

Комментарий к книге Красные цепи:

Спасибо автору за увлекательную книгу! Не могла оторваться от чтения, триллер как раз по моему вкусу! Жаль,что я никогда не бывала в Питере,скажите,а что действительно такой мрачный,холодный и смрадный город? Одно только сравнение его с трупом аристократа заставило меня содрогнуться. Думаю,что книги этого автора ждет большая популярность!

vektra Дата: 09.10.2016 14:28

Комментарий к книге Красные цепи:

Скажу так, много конечно лишнего в книге, без многого можно было обойтись! Книга интересная, но я хотела ее побыстрее закончить, много ненужного описания и где то повторов, книга " Молот Ведьм " данного писателя понравилась во много раз больше! Но все равно продолжаю его читать и начинаю очередную книгу пр Гронского и Алину "Культ"

Читать бесплатно книгу Красные цепи, Константин Образцов

© Образцов К. 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Огни фонарей дрожат и мерцают, как капли воды на стекле под порывами ветра. Ночь накрыла город стылой тьмой и тяжелым осенним дождем, который колотит во все стороны, куда направит его недобрый ветер.

Три слабо светящихся во мраке окна кажутся окнами в другой мир, таинственный, теплый, уютный: здесь мягкий желтый свет десятками мерцающих огоньков отражается в стекле бутылок и зеркальные полки выглядят праздничными, как рождественская елка. Из двух колонок негромко и хрипло поет Армстронг. Я поднимаю стакан, вдыхаю аромат виски – запах дыма с рыбацких верфей, дегтя, просмоленных канатов и густого тумана над озером – и делаю глоток. Жидкое торфяное пламя пробегает через гортань и согревает меня изнутри. Я оглядываюсь вокруг. Несколько маленьких столиков, вокруг которых стоят старые шаткие стулья, большой пыльный диван, рядом с ним стол из круглой деревянной катушки для кабеля и двух пивных кегов. Темные стены, увешанные фотографиями и старыми плакатами рок-групп, теряются в пыльном полумраке. Поздним вечером буднего дня в баре почти никого, только за дальним столиком в самом углу сидят напротив друг друга двое молчаливых пьяниц, гипнотизирующих бокалы с пивом у себя под носом так, словно ждут, что оно обратится в водку. На стойке по левую руку от меня скалится провалом пустого рта большая желтая тыква – заготовка на Хэллоуин. Впрочем, этот праздник здесь можно отмечать каждую ночь уик-энда. Надпись, сделанная белой канцелярской замазкой на зеркале у входа, честно предупреждает: «В пятницу и субботу – АД!» Тогда в два маленьких зала битком набивается жаркая толпа, грохочет музыка, бурлит алкогольный паводок, прорывая плотины рассудка, и к двум часам ночи люди уверенно превращаются в гоблинов и ведьм. Впрочем, некоторые уже такими сюда приходят.

Но сейчас тут тихо и пусто, музыка не валит с ног, и никто не толкает под локоть, расплескивая тебе на грудь твой же собственный скотч. Я делаю еще один глоток. Здесь я давно уже дома.

Каждому человеку нужно такое место, где можно почувствовать себя дома, и часто в гораздо большей степени, чем там, где мы ужинаем, засыпаем, просыпаемся и уходим, чтобы снова вернуться вечером. И бар как нельзя лучше подходит для того, чтобы стать таким местом – во всяком случае, для меня.

Чтобы на улице лил вечный дождь, а здесь был теплый желтый свет, и негромкая музыка, и чтобы можно было сказать бармену: «Налей-ка мне как всегда, дружище, плесни на два пальца этого пойла».

– Налей-ка мне еще, Маришка, – говорю я. – Плесни на два пальца этого пойла.

– Это что-то новое, – смеется Марина. – Тебе уже хватит на сегодня, по-моему. С каких это пор односолодовый виски у тебя стал пойлом?

– Если бы ты была знакома с ним так же хорошо, как и я, могла бы тоже называть его пойлом. Дружеское прозвище.

Я улыбаюсь и смотрю на нее сквозь сияющий янтарь скотча, который еще остается на дне моего бокала.

– Сделаю лучше тебе кофе, пьяница, – говорит она и идет к кофейному аппарату. Я одним глотком допиваю виски и закуриваю. Дым поднимается к потемневшему абажуру над стойкой и клубится там, похожий на причудливый вращающийся светильник.

Я вижу ее в «Винчестере» почти каждый вечер уже полгода. В последние пять-шесть месяцев у меня достаточно времени, чтобы приходить сюда постоянно и просиживать до глубокой ночи. Иногда выпадают нелегкие дни, заполненные делами и суетой, и я прихожу в бар, пропахший формалином, ладаном и сырой землей; иногда пустые, как те дневные телевизионные передачи, которыми я заполняю время в ожидании вечера. А вечер – это мягкий свет, похожий на сияние скотча в бокале, и старая барная стойка, испещренная царапинами и бесчисленными следами каблуков-шпилек, и согревающий сердце виски, и ветхий деревянный стул, и Марина. Главное – это Марина. Конечно, есть еще маленькая веселая Иришка Орешкина, и томная Снежана, и Настя, но главное – Марина. Я никогда не узнавал заранее, кто работает вечером, чтобы сохранить то радостное мгновенное чувство, когда открываешь деревянную дверь с матовым стеклом, звякает треснувший колокольчик, и вот секунда – и в полумраке за стойкой видишь знакомый профиль, темные волосы, быстрое изящное движение, и она пока не видит меня, а я уже прошел половину пути до стойки по затоптанному грязному ковру, и тогда она поворачивается, и улыбка ее расцветает навстречу.

– Привет, мой любимый бармен.

Наверное, за полгода почти ежедневного общения можно неплохо узнать человека. Что до меня, то я вообще считаю, что внутреннее содержание большинства людей полностью исчерпывается за несколько минут разговора. А за шесть месяцев поговоришь и расскажешь вообще обо всем: о прошлом и будущем, о разочарованиях и радостях, о друзьях, родных и знакомых, о книгах и фильмах… В общем, более чем достаточно, чтобы исчерпать все возможные темы для бесед. Но с Мариной все по-другому. Нам всегда есть что сказать друг другу и есть что послушать. И в конце концов не так важно, о чем мы разговариваем. Иногда слова – это просто фон, как музыка или бормочущий телевизор, избавление от тишины. И тогда становится важно другое. Важно, насколько близко к моей руке на стойке бара лежит ее рука, как она улыбается мне, и вот я тоже улыбаюсь в ответ. Я смотрю на нее, и мне кажется, что ничего и никого прекраснее я не видел в своей жизни. Может быть, причиной этому уютный домашний полусвет и мерцание зеркальных полок бара, может быть, скотч, а может быть, это что-то большее. И сейчас я хочу думать именно так.

– Вот твой кофе, – говорит Марина, ставит передо мной дымящуюся бодрящими ароматами чашку и остается стоять рядом. Нас разделяет только стойка. Я сижу и смотрю на ее руки, лежащие на темной деревянной поверхности, – такие легкие, красивые и изящные.

– Трудный день? – спрашивает она.

– Так заметно? – Я поднимаю голову. Ее лицо в обрамлении темного каре волос прямо передо мной.

– Ну… вообще-то, да, – отвечает Марина и снова улыбается.

Я чуть отодвигаюсь в сторону, стараясь рассмотреть свое отражение в зеркальной стене за полками. Из-за бутылок выглядывает мой унылый двойник: всклокоченные волосы, щетина, бледная вытянутая физиономия и покрасневшие глаза.

– Да, – соглашаюсь я. – Денек тот еще. Были нелегкие проводы.

– Кто на этот раз?

– Молодая девушка. Самоубийца. Прыгнула с шестнадцатого этажа. Закрытый гроб, родители, и все такое.

– Ужас. – Марина передергивает плечами.

Ветер, набрав полные ладони холодного дождя, бросает его в темные стекла окон, и вода стекает струями вниз, как будто скользят руки созданий, скрывающихся в ненастной темноте. Тяжелые капли громко стучат в окно, словно кто-то просит впустить его внутрь. Двое молчаливых субъектов в углу как по команде поднимаются из-за своего столика, оставив бокалы с недопитым пивом, и так же безмолвно идут к двери, натягивая на ходу серые куртки. Коротко звякает колокольчик над входом.

– Всего доброго, приходите к нам еще! – звонко говорит им вслед Марина, но они уже исчезают во тьме вместе с мгновенным порывом ворвавшегося в бар холода. Стукнула, закрываясь, дверь. Теперь мы здесь только вдвоем.

Армстронга сменил Синатра: зеленые деревья, розы в цвету, какая прекрасная жизнь…

– Ужас, – снова повторяет Марина и смотрит на меня.

– Иногда единственное чудо, к которому человек может прикоснуться за всю свою жизнь, это именно смерть, – говорю я.

– Потому что вообще чудо – это свидетельство о том, что есть нечто большее, чем наша обычная жизнь. О том, что вечно. И нет ни одного столь яркого напоминания об этом, как смерть. А еще это то, что нельзя проигнорировать – так, как это делает человек, сталкиваясь в своей жизни с другими проявлениями чудесного или читая про то, что называется чудесами, или глядя на них по телевизору. Смерть не дает ни одного шанса остаться незамеченной теми, к кому она прикасается.

– Все равно… я бы, наверное, не смогла так работать, как ты. Мне было бы очень жалко людей: и тех, кто умер, а особенно тех, кто остался жить. Ну, просто это столько страданий…

Я кивнул и одним глотком выпил половину чашки горячего кофе. Марина знает, что я похоронный агент, и часто спрашивает меня о тех, кого я провожаю. Наверное, в ее глазах я некий Харон, медиатор потустороннего мира, хотя лично я организую проводы только для тела: тем, что было человеческой личностью или душой, занимаются совсем другие.

– Люди становятся гораздо лучше в минуты страданий, поверь мне. Я имею дело только с теми, кто неравнодушен к своим покойным, такая специфика работы. Возможно, за всю свою жизнь эти люди не испытывали чувств более чистых, искренних и сильных, как при потере близких, – причем и к этим самым близким в том числе.

И это истинная правда. Полтора года назад, когда я почти случайно начал работать в этом бизнесе, мне уже было трудно и неприятно общаться с большинством окружающих меня людей, если не сказать, что со всеми. Я и сейчас не могу назвать себя ни альтруистом, ни филантропом, но те несколько дней, что я провожу со скорбящими родственниками, отчасти примиряют меня со всем человеческим родом.

– А еще в такой ситуации люди часто искренне благодарны за помощь – тоже не самое распространенное человеческое качество. Так что можно сказать, что у меня просто прекрасная работа: я постоянно имею дело с чудом и искренними чувствами.

– В твоем изложении звучит просто волшебно. Проводишь меня?

– Нет… когда я умру. Если уж этого чуда никому не избежать, я бы хотела, чтобы именно ты все для меня организовал. Мне кажется, у тебя неплохо получится.

– Очень надеюсь, что до этого не дойдет, – серьезно отвечаю я.

– Только положи меня в гроб красивой. – Марина веселится: смерть кажется ей чем-то далеким и совсем нестрашным. – Нос мой горбатый, может, наконец поправишь мне, потому что я точно умру раньше, чем сделаю себе пластику.

– Еще чего, – отвечаю я. – Я не лишу тебя посмертно главного в твоем шарме и обаянии.

Марина смеется и поворачивается в профиль. У нее очаровательный носик с горбинкой, предмет общего восхищения и ее постоянных шутливых издевательств над собой.

– Все равно, если что, я буду рассчитывать на твои услуги.

– Тогда нам нужно будет состариться вместе – при этом условии я согласен.

Марина смеется, откидывает темные волосы, и ее знаменитая улыбка сияет ярче, чем отраженный свет в зеркалах и стекле у нее за спиной. Она выходит из-за стойки и идет убрать стаканы с дальнего столика. Стрелка на часах уже приближается к двум, а значит, скоро нужно будет готовить бар к закрытию. Очередной вечер, незаметно ставший ночью, подходит к концу.

Я гашу сигарету, а Марина возвращается за стойку.

– А вообще я бы хотела никогда не умирать, – говорит она.

– Мне кажется, это ужасно тоскливо.

– Только если сидеть в баре каждый вечер, – парирует Марина. – А если постоянно чем-то заниматься, новым, интересным… ну, ездить по разным странам, читать, учить языки…

– То хватит тебя лет на сто, – отвечаю я. – А потом ты окажешься запертой в этом мире, как в склепе, в унылой компании опостылевших стран, надоевших людей и наскучивших занятий. Смерть придает жизни хоть какую-то осмысленность, хотя бы в качестве подведения итогов.

– А мне кажется, что умирать очень обидно, как выйти из кинотеатра посередине сеанса: фильм еще не закончился, а ты уже ушел.

– Тогда налей мне еще немного, и я выпью за апокалипсис: пусть фильм закончится для всех и сразу.

Марина с улыбкой качает головой, но наливает немного виски на дно моего стакана. Я залпом проглатываю огненный напиток, запиваю его остатками уже остывшего кофе, встаю, кладу деньги на барную стойку. Марина возится в углу с кассой.

Я смотрю наружу сквозь темное мокрое стекло. Дождь и ветер поджидают меня, как уличные хулиганы.

– Тебя проводить? – спрашиваю я.

– Все-таки решился? – улыбается Марина.

– Я имею в виду, до дома. Погода дрянь, да и время суток не располагает к прогулкам.

– Не надо, – Марина машет рукой, – я такси вызову. Спасибо. Да и мне тут еще нужно посчитать, потом выключить все… Поезжай.

– Как джентльмен, я должен был предложить.

– Спасибо, леди наймет себе экипаж.

Все, наш обычный ритуал прощания состоялся. Я ни разу за полгода не настоял на том, чтобы проводить ее, а она ни разу не согласилась, точно так же, как я ни разу не сделал попытки пригласить ее встретиться где-нибудь за пределами «Винчестера», а она ни разу не дала мне ни намека на то, что ожидает от меня чего-то подобного. Может быть, так даже лучше, оставаться друг для друга ночными собеседниками. А может быть, я просто боюсь потерять то, что есть между нами сейчас, и превратить это в двусмысленное слово «отношения». Пусть уж лучше все остается как есть.

Я застегиваю пальто и иду к дверям. Марина провожает до выхода. Я снова смотрю на нее, и у меня вдруг чуть сдавливает сердце от какого-то промелькнувшего щемящего чувства. Марина стоит передо мной, смотрит мне в глаза и улыбается. Я думаю о том, какая она красивая, а еще о том, как мне не хочется оставлять ее здесь одну.

– Ну все, пока, – говорит она и целует меня в щеку.

Я целую ее в ответ, прикасаясь губами к теплой мягкой коже, и чуть касаюсь руки.

– До завтра, – то ли прощаюсь, то ли спрашиваю я.

– До свидания, – улыбается она.

Я открываю дверь и выхожу на улицу.

Темнота, холод, ветер и дождь мгновенно обрушиваются на меня, злобно радуясь неожиданной ночной жертве. Ледяные капли бьют по лицу, сыплются за воротник, который я стараюсь поднять повыше. Из темных узких коридоров улиц с завыванием вырываются сквозняки. Чуть правее виднеется в сумраке серая громада стадиона. Стены домов уходят прямо в клубящееся серыми тучами небо. Кошмарные сновидения их обитателей смотрят на меня через черные мокрые стекла. Я подхожу к набережной и поднимаю руку. Машин в этот час совсем мало, и только минут через десять, когда стылый ветер уже пробрал меня до костей, из мрака вырывается нечто, словно наспех склепанное гоблинами из плохо подогнанных листов железа. Собственно, один из этих гоблинов и сидит за рулем.

– Куда ехать? – слышу я каркающий голос.

– Черная речка, – отвечаю я, – самое начало Приморского проспекта.

И, не дожидаясь переговоров о цене, падаю на продавленное сиденье и захлопываю дверцу.

– Поехали, – говорю я, откидываюсь на спинку, стараясь не очень надавливать ногами на ржавое днище, и прикрываю глаза.

Я просыпаюсь мгновенно, как будто кто-то повернул выключатель, и сразу открываю глаза. В комнате тихо, и только сквозь оконные рамы едва доносится протяжный шум просыпающегося города. Некоторое время я просто смотрю перед собой, осознавая реальность, к которой вернулся после долгих и тревожных блужданий во сне. Я лежу на диване, завернувшись в покрывало. Прямо передо мной темный экран молчащего телевизора. В одном углу комнаты неуклюжее кресло, в другом – большой старомодный шкаф. Залежи коробок с DVD громоздятся на полу по обе стороны от телевизионной тумбочки. Рядом с диваном небольшой шаткий столик, на нем две пустые бутылки из-под ирландского эля и пластиковый контейнер с остатками какой-то еды. Значит, вчера я еще заходил в магазин по дороге домой. Постепенно возвращаются воспоминания о прошлом вечере: ржавая колымага с угрюмым водителем, дождь, бар, Марина. Я приподнимаю покрывало, с удовольствием отмечая, что все-таки успел раздеться перед тем, как провалиться в сонное забытье. Некоторое время я еще лежу, пытаясь вспомнить сон, который видел, но образы сновидений мгновенно лопаются, как мыльные пузыри, стоит только мысленно к ним прикоснуться и попытаться обозначить словами. Постепенно от сна остается только смутное неуловимое ощущение, как будто близорукий человек пытается рассмотреть картину, расплывающуюся у него перед глазами в одно пестрое, но бесформенное пятно.

Я откидываю покрывало и встаю. Тело отвечает легким головокружением, но это уже привычное для меня ощущение. Иногда организм выражает свои протесты по поводу моих ночных бдений гораздо более радикально.

В окно льется мутный утренний свет. По проспекту уже несутся машины, постепенно формируя нескончаемый железный поток. Небо немного просветлело, дождя нет, и солнце висит за тонким пологом серой дымки размытым, но ярким пятном. Темная вода в реке сонной холодной змеей ползет мимо рассыпающихся набережных и каменных лестниц, подступающих к ее свинцовой поверхности. Деревья в парке на другом берегу расцвели, как печальные цветы смерти: желтым, багровым, лихорадочно-красным и рыжим.

Я иду на кухню, по пути заглядывая в кабинет, служащий мне одновременно и спальней: костюм аккуратно висит на вешалке, зацепившейся крюком прямо за крышу шкафа. Я не помню, как снимал одежду, но приятно, что некоторые рефлексы не зависят от состояния сознания. На кухне я наполняю стакан водой из-под крана и жадно пью. Наливаю второй, выпиваю почти до конца и выплескиваю остатки воды в раковину, на что она сразу отзывается недовольным хрипением. Часы на стене показывают восемь утра, и я не могу понять, что могло разбудить меня так рано, вырвав из сна, словно по сигналу тревоги.

Я возвращаюсь в комнату и вижу, что телефон слабо мерцает: пропущен звонок или сообщение. Так и есть: оповещение о новом письме, пришедшем на мой электронный ящик. Я беру телефон, иду в кабинет и включаю ноутбук, вяло раздумывая о том, от кого могло быть сообщение и не потребуется ли от меня в связи с этим каких-то активных действий прямо сейчас. Пусть уж лучше это будет спамом.

Систему оповещений о новых письмах, приходящих на электронную почту, я поставил себе год назад. В работе похоронного агента своевременное получение информации – это гарантия успешного бизнеса, а многим моим информаторам – сотрудникам полиции, врачам «Скорой помощи», вообще всем тем, кто первым оказывается у еще не успевшего остыть тела, часто гораздо проще послать СМС или отправить сообщение на электронную почту со своего телефона. Кого-то из этих людей я знаю лично, с кем-то знаком только заочно, а некоторые предпочитают скрываться за анонимными электронными адресами, получая свою долю от моих комиссионных с помощью электронных платежей. Меня это вполне устраивает – во всяком случае, гарантирует то, что какой-нибудь участковый или санитар не станет навязываться мне в приятели и надоедать лишними разговорами.

В почтовом ящике одно новое сообщение с адреса dilleachta@gmail.com. Да, так и есть – один из моих анонимов. Пара интересных дел за последние полгода, стандартная оплата, электронный анонимный кошелек.

На этот раз в теле письма я вижу только одно слово, набранное крупным шрифтом.

Я откидываюсь на спинку стула и чувствую, как кровь с шумом приливает к голове, мгновенно вымывая остатки алкоголя. Пару секунд я просто смотрю на слово, написанное крупными буквами. Ощущение такое, словно кто-то в пустой квартире неожиданно окликнул меня по имени: внезапное, очень личное и страшное обращение.

Шум в голове сменяется крикливым хором мыслей. Я хватаю телефон и набираю номер. Секунда ожидания, и женский голос вежливо сообщает мне, что «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети». В следующее мгновение я срываюсь с места и лихорадочно начинаю одеваться. Письмо так и остается открытым, и на экране по-прежнему светится имя: МАРИНА. Я мельком вижу его, когда захлопываю входную дверь.

Мой «Wrangler» стоит у парадной. На лобовом стекле несколько крупных желтых листьев – штрафные квитанции осени. Я прыгаю за руль и, уже выезжая из двора, понимаю, что не знаю, куда мне ехать. У меня есть фамилия Марины и номер ее мобильного телефона, но для того, чтобы установить адрес, мне потребуется два звонка и пятнадцать минут времени, а я не хочу ждать ни секунды. Я решаю ехать в «Винчестер» и, если ситуация не прояснится, потом разобраться на месте.

Через одиннадцать минут я резко торможу у дверей бара, наплевав на правила парковки и на возмущенные сигналы подрезанного мной «Jaguar». Мне невероятно везет: за эти несколько минут бешеной гонки я раза три должен был лишиться прав, два раза разбить свою и чужую машины, и это не считая очевидных последствий вчерашних алкогольных возлияний.

Железные жалюзи «Винчестера», которые обычно опускают на ночь, защищая двери и окна, сейчас подняты, и я вижу, что в баре горит свет. Сердце сжимается в тугой комок. Любое нарушение установленного порядка в этом мире – это сигнал опасности или уже свершившейся беды. Внезапный ночной звонок в дверь, чужие люди у дома или офиса, настежь раскрытая дверь соседской квартиры – и свет в ночном баре в девятом часу утра.

Я открываю дверь: она не заперта, колокольчик отзывается тусклым, неживым звяканьем.

Под потолком горят тусклые лампочки в большой погнутой люстре, похожей на висящего паука. Включенный свет странным образом создает ощущение, что в помещении темнее, чем если бы оно было освещено только утренним солнцем, лениво заглядывающим через окна. Неприглядные детали интерьера, обычно скрытые полумраком, теперь бесстыдно лезут в глаза: неопрятные стены, ковер, похожий на втоптанную в пол грязную тряпку, пятна на обивке дивана. Я вижу, как что-то метнулось за барной стойкой, и подхожу ближе. Маленькая Ира Орешкина, еще одна девушка-бармен этого заведения, смотрит на меня огромными округлившимися глазами так, будто увидела призрака.

страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55